Не господствуй над наследием Божиим, но, подавай пример стаду…

 

Сейчас стало очевидно, что нас пытались увести по ложному пути, размахивая перед носом красной тряпкой экуменизма. Но экуменизм оказался временным тактическим приёмом закулисы. Экуменизмом нас приучали  отводить вере место где-то на втором плане, сразу после насущных проблем современности. К тому же, среди католиков и протестантов очень много хороших людей, и как мы по своей гордыне можем считать, что такие замечательные люди не спасутся, а мы, грешные русские пьяницы, осмеливаемся надеяться на спасение? Хранить веру свою нужно осторожно, не обращая внимания на пляски наших архиереев вокруг языческих костров (а если серьёзно, то лучше бы наши архиереи плясали только у себя дома в России). Мы слушали и считали, что это не наше дело. Оказалось: наше. Если разноликое человечество связано тысячами нитей, а не только родством, то, – что сказать о Церкви, едином Организме?  Болезнь одного органа, несомненно, сказывается на всём Организме. Теперь, когда уже в значительной мере поздно,  стало ясно, что не требуется создания какой-то единой религии, которой нас пугали долгие годы. Мы же себя успокаивали: нет таких поползновений – значит ещё далеко. Но мы сползали в бездну, незаметно для себя приближаясь всё ближе к миру и удаляясь от веры. Чувствовали болезнь, но не могли понять её причину.

Так вот не нужно никакого единого культа, какого-то чрезвычайного сближения или даже проникновения друг в друга религий, создания какой-то общей догматической  системы. Необходимо просто признание  власти Антихриста, нужен  поклон беззаконнику, подкреплённый смиренным принятием какой-то незначительной по форме, но вполне разумной по обоснованию печати.

Экуменизм, названный ересью, вызвал большие разделения в среде православных. Церкви, где присутствуют архиереи-экуменисты, анафематствуют истинные церкви, считая, что тут действует 15 правило Двукратного собора. Но экуменизм, распространявшийся в среде православных, не может быть назван ересью, так как не имеет своего учения, не имеет своей догматики. Скорее всего, это определённое мировоззрение, основанное на порабощении мирскими и чаще всего тёмными интересами. Хочется жить хорошо – зачем нам ссориться. Давайте жить дружно: нас разделяют учения, но надо же жить в одном мире, жить, ни о чём особенно не беспокоясь. Так что о  разделениях можно говорить в семинариях, но в современном мире всё должно быть хорошо и согласованно. Такой экуменизм существовал всегда и не только в истории христианской церкви, но и в Древнем Израиле. Вспомним  хотя бы маккавейских мучеников. Да фактически вся ветхозаветная история – это история экуменизма и долготерпения Божия.

Церковь не от мира сего, но пришла революция, возникла необходимость бороться за свои права как организации, находить место в мире и в любых условиях. Как же Церковь не от мира сего? Но кому мы тогда оставим свои многочисленные храмы, монастыри, прочие церковные здания. Обновленцам, или их, не дай Бог, займут католики? Хотя  и тогда и до революции эти Р’В«ревнителиР’В» не думали,  кто займёт и занимает сердца, которые важнее всяких зданий и имуществ. Что всё совершается по воле Божией, и Бог всегда может помочь, наши церковные стратеги давно забыли. Поэтому Бог им не помогал и не помогает. Что делать, если церковь лишится своего места в обществе, потеряет влияние, которое она в действительности уже давно потеряла? Что же делать? Надо писать декларацию, надо добиваться влияния… Церковь может существовать в любых условиях. Тут же вспомнили, что всякая власть от Бога … И будто бы безразлично какая это власть. Не нужно забывать и другой ещё более важной составляющей: если отказаться от всего земного, даже от храмов, которые, разумеется, всё равно были отобраны, то кем же тогда будет архиерей? Во что превратится его власть? Кем он будет повелевать? А тогдашние архиереи с дореволюционным прошлым хорошо умели повелевать. Им не пришлось бы исчезнуть, нет, им пришлось бы стать подобными архиереям древности, чаще всего незримым служителям Божиим.  Если мы будем изучать громадный агиографический материал, то увидим, что в основном он посвящён мирянам и среди десятков имён простых мирян иногда мелькают имена архиереев. Это не означает, что тогда архиереи были Р’В«слабыР’В»,  это были люди высокой святой жизни. Просто ничего не имеющая, кроме катакомб, церковь имела духовное богатство, состоящее из  многочисленных небесных обителей приготовленных для наших древних братьев. Голова едина с телом, и без тела она жить не может. И голова это не там где шляпа, а откуда невидимым, незаметным внешне путём идёт управление всей церковью. Голова же стала ориентироваться на шляпу и снимать её пред нужными людьми. Начались всякие согласования при полном внешнем разгроме Церкви. Спрашивается, если бы Церковь не стала бы искать места в  новом обществе, а сказала бы: мы вас не одобряем, но вы – попущение Божие. Властям же после репрессий, грабежа и насилий, которые всё равно имели место, пришлось бы согласиться с существованием такой церкви и разрешить ей служить где-нибудь по сараям. Но тогда уже в умах просвещённых архиереев созрело мнение, что церковь может существовать и благоденствовать при любой власти. Более того, при демократической власти, она де более имеет свободы, чем при Самодержавии. А советская власть, реально разгромив церковную организацию, хотела сохранить внешний символ свободы религиозных исповеданий в Советской России. Поэтому митрополиту Сергию предоставили возможность спокойно печатать на машинке свои заявления, получив предварительно на то разрешение. К Великой Отечественной войне, которая вернула русскому человеку церковь, церковная организация пришла  в совершенно разгромленном виде, несмотря на декларацию и  всевозможные уступки. Сейчас делаются попытки свалить всё на слабохарактерного митрополита Сергия: «… В ту ночь мы могли бы лишь плакать вместе с ним. Насколько можно судить, ему были предложена Р’В«альтернативаР’В»: или подпись, или расстрел нескольких сот епископов, находившихся уже под арестом… Трагедия митрополита Сергия была в том, что он пытался Р’В«под честное словоР’В» договориться с преступниками, дорвавшимися до власти. Митрополит Сергий хотел спасти ею Церковь…».

Р’В«Входит умеренный, спокойный и внушительный ректор, высокий, плечистый, с длиной чёрной бородой, в клобуке. Подходит к кафедре, а там  - Смирнов. Р’В« Я избран председателем, - заявил он уверенно ректору. Но случилось совершенно неожиданное дело. Всегда необыкновенно ровный, любезный епископ Сергий на этот раз легко отстранил Смирнова с кафедры, тот сходит, а ректор, ударив по кафедре своим мощным кулаком, с гневом и властью закричал: - Я, я здесь председатель! Все мы мгновенно притихлиР’В». Это воспоминания  митрополита Вениамина (Федченкова) Р’В«На рубеже двух эпохР’В» (стр. 128). Не вписывается владыка Сергий в слабенького, безвольного человека, образ умного и твёрдого представителя новой идеологии в церкви подходит ему больше. Надо отметить, что вл. Сергий был недюжинным человеком и вся его деятельность – плод новой екклисиологии, нового взгляда на церковную организацию, как нечто самодовлеющее, самое главное в христианском вероучении. И главной целью  такой организации становится не сохранение веры, а процветание и безопасность самой организации.

Но в тот момент церковь как организация оказалась в совершенно разгромленном виде. При чём если бы она не пыталась сохранить самое себя, то всё равно итог бы был тот же. Но, попытавшись, она   отравила себя на долгие годы ядом сервилизма, преклонила голову перед миром, и приготовилась к сотрудничеству с любой властью. Таким образом организация, Р’В«освобождённая от царизмаР’В», поняла и почувствовала, что у неё есть  свои цели, и им следует служить в первую очередь.

 Мы же за экуменизмом проглядели сам корень этой и многих других болезней – обмирщение. Не заметили, как  архиереи полюбили власть и богатство, как эти предметы стали мерилом всех их помышлений и действий.  Как они незаметно превратили себя из служителей Церкви в господ. Если бы ап.Пётр жил в наше время и во всеуслышание повторил слова, сказанные около двух тысяч лет о том, что настоящий пастырь должен надзирать за стадом  Р’В«не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду…», то, наверное,  его объявили бы еретиком, отвергающим священство. Как же не господствуя, а в чём же тогда послушание? А послушание, конечно, есть, и все мы послушники Бога. Если рассматривать наше земное существование, то все мы – и архипастыри и пастыри, и миряне – все выполняем послушание в Церкви, Глава которой – Христос.  Рассматривать послушание лучше всего в аспекте Церкви-Организма, а не церкви-организации, ибо рассмотрение только в рамках последней и приводит к уродливому изображению послушания, которое все мы сегодня наблюдаем. Послушание мало имеет общего с земными  методами управления, вернее последние являются искажённым до неузнаваемости слепком с того высшего образа послушания, который явил нам Христос. Послушание Сына Отцу – вот недостижимый идеал для нас. Это послушание Отцу, показало тщету земного  послушания – плода неутомимого в своих трудах фарисейства, и с необходимостью отвергло все требования со стороны законной духовной власти. Сын Божий, принимаемый многими за сына плотника, Первосвященник, по земному рождению - мирянин, не может оставить Своего Послушания и творит чудеса, проповедует, исцеляет, несмотря на недовольство самой законной власти. Он Сам изгоняет торгующих из храма, а не предоставляет это сделать духовной власти. И в тоже время Он не отвергает ветхозаветного священства, хотя и слушает глас Отца. «…Когда Ему было сказано: тако ли отвещаваеши архиереови? – соблюдая должную честь к священнику, и поучая тому других, ничего не сказал против архиерея, а только, защищая Свою невинность, отвечал: аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши? (Ин. 18, 22-23)Р’В». Сщмч. Киприан Карфагенский. Творения, стр. 592).

 Мы же, Его послушники, слыша глас Своего Первосвященники,  не можем ни на секунду оставить своего послушания. Об этом говорит и сопастырь, а не пастырь пастырей, не сверхпастырь ап. Пётр, умоляя пастырей нести своё послушание, чтобы дать достойный ответ Пастырю, который один достоин написания с большой буквы. Младшим же велит повиноваться пастырям, как посланникам самого Бога, быть смиренномудрыми, но и подчиняться друг другу, ибо и в этом также послушание Церкви.

Но со временем всё сильнее слышится в церкви голос мира, который для многих заглушает голос Пастыря. Безумное бегство человека от Бога, называемое прогрессом, направленное на облегчение наказания, изречённого Адаму и Еве, приводит к тому, что временное и земное, которое кажется более реальным, чем духовное, сосредотачивает на себе всё внимание членов церкви. И все они забывают своё послушание. Архиереи делают как раз то, чего опасался ап. Пётр, миряне теряют смиренномудрие. Их подчинение церковной власти становится вывернутым наизнанку безразличием: делайте что хотите, но не нарушайте нашего внутреннего комфорта и не мешайте нам избегать всех трудностей падшего человечества. Архиереи  пытаются завоевать власть в мире, конечно же, земными путями, иногда просто с помощью технических средств, тем самым в очередной раз иллюстрируя превращение церковной организации в мирское общество, по сути ничем не отличающееся от других. В последнее время дело дошло до того, что монахи, Р’В«устраиваясь на работу в монастырьР’В», пишут заявления, получают зарплату и отпускные. На смену сергианству незримо пришло неосергианство, которое смотрит дальше: уже не на Москву, а на Брюссель. Дальновидные церковные политики уже  созидают для себя в тех краях подворья и представительства, чтобы удачнее и ловчее трудиться на пользу церкви, которая в действительности не нуждается в их трудах.

Так что экуменизм – это невзрачное растение, наподобие верблюжьей колючки, у которой очень и очень большой корень. И этот корень будет вновь и вновь, сколько не вырубай сорняк,  производить новые и причудливые цветы, которые многие  в начале своего  церковного пути принимают за истинные цветы Вертограда.  Одно растение сменяется другим, а корень, питающийся земными соками, но никак не росой падающей с неба, неистребим для незнающих места его сокровенной работы.

Что страшнее: экуменизм или папизм, который изнутри разъедает Церковь?  Второй явно страшней и важней, так как первый не смог бы существовать без второго. В« это тяжёлое время, когда некоторые из наших братьев священнослужителей осмеливаются открыто распространять клевету и порочить наших епископов – даже призывать к открытому непослушанию своему Богом установленному священноначалию, - мы спешим заверить Вас в нашей совершенной лояльности[1]Р’В». Вот небольшой пример из сегодняшней жизни РПЦЗ. Священников не интересует, правы или нет те, кто выступает против своего священноначалия – они уверяют своё церковное начальство в своей совершенной лояльности, которая не зависит ни от каких факторов. То есть, что ни будут делать зарубежные синодалы, то и правильно, то и истинно, потому что Богом установленное священноначалие (в древности никто не знал никакого священноначалия) не может ошибаться.  Такая свобода действий для епископата не приносит ему пользы, он всё более отрывается от действительности, всё больше толкует о своём значении и всё чаще поминает смирение и послушание, но только в отношении других, а не себя. Так постепенно происходит переход из состояния послушников в состояние церковных руководителей, то есть священноначалия. Церковная организация удаляется от Церкви-Организма, и хотя окончательный разрыв невозможен, потому что организация потеряет смысл, но и отход в таких случаях неизбежен, так как в Организме есть место только для подчинённых, а в организации пустуют вакансии для руководителей. Организация становится самодовлеющей, пытается обрести собственное бытие и даже  найти собственную сущность, которую не может иметь, подобно тому, как зло не имеет ни бытия, ни сущности. Финал этого процесса – полный разрыв с Церковью-Организмом и превращение организации в мирское общество или даже государство.  Становясь государством, церковная организация находит и самую выгодную власть -  абсолютную монархию. Поэтому уже давно либеральные священники в церкви отвергают идею самодержавия, ведь абсолютная монархия предполагает подчинение только одному лицу.  Можно сказать, что мы уверенно движемся тем путём, которым шествовал к своему полному краху католицизм, с каждым годом усиливая роль организации, он завершил своё падение в 1870 году принятием догмата о непогрешимости папы в делах веры.

Действительно, какое государство может быть прочнее, чем то, где приказы выполняются беспрекословно, где низший не может усомниться  не только в праве высшего приказывать, но и в безошибочности этих приказов? Естественно, что в подобной церковной организации всё зависит от личности царя, который стоит на верху пирамиды. Р’В«Церковь сохранила свое единство благодаря централизации церковной властиР’В», - единство веры, единство Тела Христова, здесь  подменяется единством подчинения. Как-то мне пришлось говорить с одним священником, занимавшим большой пост в патриархии. Речь шла о  событиях в РПЦЗ, вернее о расколе в РПЦЗ.  Всякие канонические вопросы, связанные с расколом мало волновали его, весь проявляемый интерес был направлен на сравнение двух первоиерархов: митр. Виталия и митр. Лавра. Один – немощный старик, другой также старик, хоть и помоложе, но перенесший два инсульта. Разве могут они возглавлять церковь? Вот и всё что увидел батюшка в сложившей ситуации: плохи дела в РПЦЗ, потому что там нет достойного в  смысле внешних качеств предстоятеля. Священство в подобной организации ищет сильного способного человека, который мог бы их возглавить. Идеал – митр. Никодим (Ротов) или, на худой конец, митр. Кирилл (Гундяев). Но Господь созидал Церковь свою на камени, а не на песке. Если бы вся земная церковная организация зависела от качеств её предстоятеля, то такое здание явно бы зиждилось на песке. Любое воздействие, страсть, грех, ересь, тут же  поколебало бы или разрушило церковь.  Один из выходов - это признать первоиерарха или весь епископат безгрешными, как  в католической церкви. Нет, Церковь в своём истинном устройстве должна мало зависеть от того, кто является первоиерерхом молодой деятельный  архиерей или парализованный старец, возимый на коляске. Именно потому, что Церковь не имеет ничего общего с миром и ничего не ищет в нём, кроме человеческих душ. Церковь – это корабль, на который садятся желающие спасения, те, кто ищет твёрдой почвы, должны оставаться на берегу со всеми вытекающими последствиями. Такая больная церковная организация, желательно во главе с сильной или выдающейся личностью (разумеется, по мирским критериям) лишается цемента, которым соединена земная церковь – любви. Любовь становится непонятной и даже вредной для церковной организации. Нынешний епископ или настоятель храма больше всего боится показаться слабым, неспособным справится с управлением церковным народом. Обвинение в канонических преступлениях он примет легче, чем обвинение в мягкости и отсутствии командного голоса.  По их мнению, Р’В«церковная массаР’В» понимает только приказ, который переименован в послушание, а для создания своей идеологии они берут примеры из монашеской жизни, вставляя их в качестве иллюстрации в свой новый псевдоканонический    кодекс. То, что было свято в древности, и то, что свято до сих пор для истинно верующих, становится частью новой бездуховной или даже бездушной системы.

В такой ситуации вполне естественно возвышение епископской власти. Но возвышение не в церковной ограде, а в миру, где одно мерило – власть. Поэтому главным вопросом для иерархии становится вопрос о власти, и все многочисленные труды творцов новой идеологии направлены на ёе обоснование. Р’В«Должен сказать со всей определенностью: если некоторые чада церковные, пастыри и пасомые, вольно или невольно, сознательно или бессознательно ставят под сомнение Богоопределенный строй Святой Православной Церкви, священные прерогативы Архиереев Божиих, через посредство которых подается спасительная благодать Священства и Тайносовершения, - в таком случае они ставят себя вне Церкви Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа!Р’В» Вот так один из владык ставит вне церкви всех несогласных с его прерогативами. Хотя понятие прерогатив чуждо Церкви, в отношении священства лучше говорить об обязанностях, но всё же следует отметить, что никто не ставит под сомнение власть епископов, и на деле епископ потихонечку предаёт анафеме всех несогласных со священноначалием.  Эдакая многоступенчатая анафема, когда народ приучают к тому, что все не согласные раскольники или еретики. Два раза повторил, третий  раз крикнул громко, а на четвёртый запретил неугодных священников.

Надо напомнить нашим владыкам, что власть им даётся Домовладыкой, и когда Он придёт, то спросит с блюстителей, как они пасли и сторожили стадо. Его не будет интересовать  количество состриженной шерсти. Будет спрашивать Он вовсе не за то, как овчарь отдрессировал стадо и научил  овец, подобно солдатам, бежать за звуками своего рога. И уж тем более не за то, что наловчился попадать кнутом по спинам  пасомых. А за то, как  приучил стадо узнавать голос Пастыря и следовать ему.

 Р’В«ВозвышениеР’В» епископской власти не может оставить без внимания и обладание истиной. Действительно, как ещё надёжней утвердить епископскую власть, как не приданием ей авторитета в делах веры.  Хотя многочисленны примеры людей, не имеющих сана, но  Духом Святым удостоенных откровения истины, в отличие  от современных им носителей епископского сана, но всё равно спор с созидателями новой церковной организации бессмыслен. Логика их такова: Р’В«Что же касается экуменизма, то сегодня ни одна Церковь, в том числе и Русская Зарубежная Церковь не может уйти в изоляцию. Мы все живем в мире сем. Мы должны общаться друг с другом. Сегодня, когда мир сталкивается с глобальным терроризмом, надо объединять усилия и с исламом, а если мы уйдем в изоляцию, то никакого совместного противостояния терроризму мы не сможем осуществлять и только еще более углубим межрелигиозное напряжениеР’В». То есть мы должны бороться с терроризмом, а для этого надо взаимодействовать с любой религией, или организацией, если в этом есть необходимость. Для убеждения пасомых в правомочности подобных заявлений нужно создать монополию на истину. Нужно считать патриарха или епископат безгрешными, и никакие доказательства не будут иметь силы.  Сохраняя внешне неизменными догматы, им отведут роль  написанных на бумаге слов, а не  откровений о Боге, о Церкви и др. Новоявленные предводители церкви, иногда даже не в епископском сане, будут править церковной организацией согласно придуманным ими самими правилам, прячась за безгрешный авторитет владыки или патриарха.

 Р’«вЂ¦Многие клирики дерзают действовать (Примечание. Даже не действовать, а только высказывать своё мнение) без благословения Священноначалия, а порой - в прямом противоречии с той позицией, которая открыто и недвусмысленно была выражена правящими архиереями и высшей церковной властью в лице Архиерейского Собора, Священного Синода и Святейшего патриархаР’В». То есть, по мнению автора без какого-то особого благословения пастыри не могут выполнять свои обязанности, которые возложены на них Самим Господом и более того их позиция уже заранее не может противоречить позиции правящих архиереев. Заметим, что немного ранее автор произнёс обычные слова, что Р’В«весь народ Божий является хранителем вероисповедной (сказать просто Истины он не решился) ИстиныР’В». Но для автора это только слова. Р’В«Заявляя о своей преданности Святому Православию, они готовы порой связать эту преданность с отрицанием канонического строя Церкви, а именно, канонического статуса епископов и их Богоустановленного служения. Неоднократно в публичных обращениях православные церковные люди противопоставляли духовный авторитет отдельных пастырей, духовных руководителей, иноков и старцев - авторитету канонического СвященноначалияР’В». Это просто дальнейшая иллюстрация: неважно, что эти священники подчиняются своему священноначалию, нужно чтобы они и думали так, как начальство, а не как  отдельные духовные руководители, старцы, которым в действительности и присущ относительный духовный авторитет, то есть святость.

Всё вышесказанное свидетельствует только о том, что идёт активное обмирщение церкви, со всеми вытекающими последствиями: укрепление церковной организации, наделение её атрибутами вполне мирского общества с земными целями, возвышение епископата в качестве Р’В«руководящегоР’В» звена, с претензией на авторитет в делах веры и вытекающее отсюда появление иной главы у церкви, кроме Господа нашего Иисуса Христа. А экуменизм это только маленький расточек, внешне, казалось бы независимый, но  корнем  питающийся из подземного царства. Появление главы церкви, наделение её какими-то правами и свойствами, превышающими данные Богом каждому епископу – вот  момент, когда болезнь обмирщения переходит в открытую форму. Если же эти права переходят из режима действия де-факто, в режим де-юре, значит, такая церковная организация близка к летальному исходу.  Формы болезни могут быть разными. Либо это привязка главенства, а затем непогрешимости к какому-то географическому месту, при чём обоснования могут опираться на каноны или даже Священное Писание, на традицию или извращённо понимаемое устройство церкви. Но суть этих образований одна и та же: укрепление и централизация церковной организации для обеспечения выполнения своих мирских задач.

Что же дальше? Дальше постепенное превращение церкви в некое обмирщённое подобие церкви, которое называется вавилонской блудницей. Р’В«Это был смелый шаг, в котором митрополит Сергий хотел показать, что Православная Церковь - не контрреволюционная организация, что православные хотят разделять со своей Родиной ее радости и горести; это была попытка показать тем, кто преследовал Церковь, кто разрушал ее, что православные хотят быть лояльными, за это нас и сегодня обвиняютР’В». Смелый шаг не принёс ничего хорошего. Теперь готовится смелый шаг теперь уже на новую ступеньку, с которой открываются мировые горизонты борьбы уже с Р’В«глобальным терроризмомР’В» и  декларациями лояльности  теперь уже мировому правительству. Разумеется, будет попытка всех несогласных с позицией объявить раскольниками и пособниками терроризма. Что даст возможность истинным террористам перевести в горячее русло войну, которую они ведут уже 2 тыс. лет против народа Божия. Но не страшно ли для носителей  священных прерогатив оказаться в противоположном лагере по отношению к народу Божию? Остаётся надеяться, что многие ещё не осознали, куда ведёт погоня за мнимой пользой для церкви. Не лучше ли заботу о пользе возложить на Пастыреначальника, себе же оставить возрастание в вере и благочестии, проповедь и  благоговейное совершение Таинств?